там? Как он там уместился-то?
— Маленький мужик. Малюсенький.
— Малюсенький? И что он там делает?
— Вроде спит, — присаживается Егоровна в кресло.
— Зачем? Как он попал-то сюда? — присаживается Степановна в кресло рядом.
— Полицию вызывай, пока спит. А то проснется, не дай Бог.
— Как я её вызову, у меня телефона нет. Сбегать, что ли, к Егоровне?
— Да ты совсем рехнулась… А я тогда кто?
— Ой, Егоровна, извини. Это я с перепугу. А он правда там? Тебе не показалось?
— Так сходи и посмотри.
— Нет уж, и так чуть со страха не померла.
— Слушай, — нервно хихикнула Егоровна, — а может, это домовой?
— Ну чего разорались, старые клуши, спать не даете, — высунулась из шифоньера маленькая сморщенная мордочка старичка, с жиденькой бородкой. — Вот действительно мне не повезло в этот раз с хозяйкой.
У старушек открылись рты и вылезли глаза из орбит. Они пытались что-то сказать, но так и не смогли выразить свой испуг и удивление.
— Попадет мне теперь из-за вас. Мне ведь нельзя, чтобы меня люди видели… Так ведь вы так и будете здесь сидеть целый день… Бу-бу-бу… Бу-бу-бу… А мне выспаться надо… Трудная ночь сегодня предстоит.
— Ты к-к-к-то? — наконец, заикаясь, произнесла Егоровна.
— Кто-кто, дед Пыхто, вот кто… Не узнали, что ли? Столько раз меня на картинках в книжках видели.
— И правда домовой, — икнула Степановна.
— А домовые разве бывают? — сглотнула Егоровна. — Я думала…
— Думала она… Индюк тоже думал, да в суп попал… Классную я поговорку придумал, — улыбнулся старичок.
— Ага, — скривилось лицо Степановны в улыбке, — придумал он… Да этой поговорке уж тыща лет поди.
— Так я и придумал её тыщу лет назад, сейчас только вспомнил, — продолжает улыбаться старичок. — А что, есть сомнения?
— Да нет, — снова икнула Степановна. — И давно ты у меня?
— Так как хозяйка бывшая померла, так и определили меня сюда… зимой ещё.
— С зимы у меня живешь? — удивилась Степановна.
— Ну да… с зимы… Только всему есть предел, и моему терпению тоже.
— А что не так? — взглянула Степановна на Егоровну.
— Ну чего ты всё пенсию свою прячешь? Что за привычка дурная! Спрячет пенсию и ищет её целыми днями. Спать не даёт. Найдёт, спрячет и опять ищет. Тьфу, что за человек такой! От кого прячешь-то? Ты ведь одна в квартире… Только уснешь, и начинает она шарить по мне своими ручищами. Сама-то ночью отоспится, а я не сплю, и снова ищет. Как же ты меня достала! Я уже худеть начал на нервной почве. Вот уж и правда с новой хозяйкой не повезло…
— Так это ты, что ли, мою пенсию спрятал?
— Больно надо… прятать я буду. Нашёл. Вон, на столе лежит под старой газетой.
Степановна засеменила к столу.
— Ой, и правда пенсия моя… Целехонька, всё до копеечки. И тысяча, что я заняла. Вот спасибо тебе, что нашёл. А я уж к Егоровне занимать ходила, думала не найду. А ты вот сказал тут, что ночь у тебя трудная предстоит, — подходит Степановна к Егоровне и протягивает ей тысячную купюру. — Неужели случится что-то?
— Конечно, случится, — сделалась серьезной мордочка старика, — сейчас уйдёт Егоровна, я усну, а ты опять пенсию свою спрячешь, а мне, вместо того чтобы всю ночь луной любоваться, придётся всю ночь пенсию твою искать. Так ведь так спрячет, что не найдёшь… Сама попробуй в темноте поискать. Представляешь, Егоровна, эту пенсию она в морозилку, под курицу засунула… Вот попробуй найди. А искать придётся… Ты ведь опять днём спать мне не дашь.
— Ладно, не обижайся, — сделала шаг к шифоньеру Степановна, — не буду больше прятать. Любуйся своей луной.
— Обещаешь?
— Обещаю. Спасибо, что нашёл… А давайте чай пить.
— С вареньем, — расплылась улыбка на мордочке старичка. — Я тут баночку варенья у тебя нашёл, да открыть не смог. Только воду вы сами пейте, а я варенье буду есть.
— Ладно-ладно, — соглашается хозяйка, — мы с Егоровной и с сахаром попьём. Правда, Егоровна?
— Попьём, — кивает соседка.
Так и не получилось у домового в этот день поспать. Съел хозяйское варенье, а тут и Егоровна своё несет. И малиновое, и клубничное тебе, и персиковое. А сливовое какое, м-м-м, пальчики оближешь! Пришлось домовому с передышками варенье поедать, а там и вечер уже наступил. Кстати… «Пальчики оближешь», эту фразу, оказывается, тоже домовой придумал, лет триста ещё назад… Он так сказал.
Теперь Егоровна часто заходит к Степановне. Сядут на диванчик и сидят себе тихонько, глядя на шифоньер, чтобы домового не разбудить. Ну а поговорить уж к Егоровне идут.
История, от которой я сначала рассмеялся, потом испугался да призадумался
Серёга меня окрикнул, когда я на балконе стоял, покуривал втихаря. Жена мне запрещает курить, о здоровье моём печётся, вот я и курну иногда, когда её дома нет. Я не сразу узнал Серёгу, ведь он был моим соседом ещё в конце девяностых, потом переехал. Что, думаю, за мужик меня зовёт? Зрение у меня ещё подсело в последние годы. Узнал я его, только когда он мне показывать стал, что рядом жил. Обрадовался я такой неожиданности. Заходи, машу я рукой. Серёга зашёл. Мало он чем изменился, разве только морщин много стало.
— А ты вроде моложе меня, а, Серёг? — усаживаю я его за стол на кухне. — Ну, рассказывай, как всё это время жил? Чай будешь?
— Кофе есть?
— Есть.
— Да нормально жил. Дом был в деревне, сад, огород. Решили вот опять в город вернуться. Уставать на земле стали. А что, старо выгляжу? Так это я сегодня ночью плохо спал.
— Что-то произошло? — ставлю я перед ним чашечку горячего кофе.
— Произошло… Да тебе неинтересно будет. Как ты-то жил?
— Ну уж нет. Сказал А, говори и Б. Рассказывай давай, что у тебя ночью произошло.
— Ну, если тебе будет интересно… За сердцем ко мне приходили.
— За чьим сердцем? — не понял я.
— За моим.
— Чего? — брызнул я со смеха. — А ты всё тот же приколист. Каким был, таким и остался.
— Так мне рассказывать или нет? — стал вдруг серьёзным бывший сосед.
— Ну ладно-ладно, извини. Просто неожиданно как-то. Рассказывай давай…
— Я обычно сразу засыпаю, устаю за день, а тут не могу уснуть и всё. Жена уже десятый сон видит, а я не могу. И так, и сяк, и воды попью, и сигарету искурю, на левый бок, на правый бок. Вот неуютно мне, и всё тут. То жарко, то холодно. Присел я на кровати. Глаза закрыл, сижу. Слышу звук такой, будто вдалеке простынь вытряхают. Звук приближается. Открываю глаза и чуть с кровати не упал. Человек в моей
